Непридуманное
Как я убил своего отца
(как я отправил своего отца умирать в дом престарелых)
« — … он умрёт там! Такие, как он,
там не выдерживают больше года.
— … я всё понимаю. Я понимаю: он
был хорошим папой и прочее. Но что,
если он «убьёт» тебя? …»
« — И как долго так можно?
— Не знаю …»
« — … я сдаюсь, больше не могу,
не выдерживаю: … я на грани …
или уже за гранью … . Так как же
мы решим?
— Ты же знаешь, я давно тебе
говорил … Нет другого выхода …»
(из разговоров с братом)
10 сентября, несколько позднее полудня. Солнце где-то в зените. Я качу своего отца на кресле-коляске в дом престарелых … . В мыслях сумбур и растерянность. Десять минут назад я обманул его, я не мог сказать ему в лицо: «Я отдаю (или передаю) тебя в дом престарелых». Он этого не хотел … , и я этого не хотел и противился этому несколько лет … . Я не смог произнести эти слова … [ как это возможно сказать отцу «я тебя сдаю» ], я торопился (спешил «избавиться» от него?), и потому сказал неправду: «Мы поедем, погуляем немного, зайдём в поликлинику — проверим твоё состояние …». Он дремлет, слегка склонив голову, разомлевший от солнца … . Я качу своего папу по улицам города в дом престарелых.
Память «выталкивает» эпизод из поразившего меня в 80-е годы фильма «Легенда о Нарайаме». В финале сын несёт на спине мать-старушку умирать в горы, к Нарайаме – божеству, забирающему умерших в мир иной. Они приходят на место, где сын должен оставить мать … . Неожиданно стало холодно, пошёл снег. И мать, и сын радуются: она не будет долго страдать от голода и жажды, а умрёт «быстро» — замёрзнет. Они оба рады …
Более семи лет ухода за отцом превратили меня в «зомби», я давно, уже около полутора лет, почти ничего не читаю, не пишу и … не мыслю, как хотел бы: мои помыслы только об одном — отдохнуть, спать, спать, я хочу спать … . Прошедший год был наиболее тяжёлым. Даже период после перелома шейки бедра и операции по сращиванию кости (шесть с половиной лет назад) не может сравниться с последними месяцами. Хотя тот, послеоперационный, этап, несомненно, был и тяжёлым, и важным (ответственным): мне понадобилось около полугода, чтобы поставить его на ноги, буквально. В таком возрасте (более 88 лет) «научить» ходить, даже с ходунком, непросто. Нам помогла физиотерапевт, как я называл её про себя – «казашка», относительно пожилая репатриантка из Казахстана (в возрасте 2-х лет!), уже не владеющая русским языком, очень энергичная и доброжелательная. Её опыт, навыки и практические рекомендации во многом определили нашу дальнейшую жизнь.
В течение последнего года отец резко «сдал»: память, и раньше «нерабочая», теперь почти отсутствовала (исключая редкие периоды «ясности»); бόльшую часть суток проводил лёжа, с закрытыми глазами — либо во сне (после утренней прогулки), либо в дремоте (вернее в забытье); обострилась истерия, обычно во второй половине дня и ночью, когда его настигали фобии; совсем пропало желание есть и пить (инстинктивный уровень пропал?), приходилось его уговаривать, объяснять всякий раз необходимость и пользу питания, в последнее время
Непридуманное стр. 2
он не соблазнялся даже «вкусненьким»; затруднённой, болезненной стала дефекация; настораживала прогрессирующая дисфункция глотания, что создавало сложности в кормлении; нередки были скачки давления и тахикардия (пульс, раньше ритмичный, хорошего наполнения, теперь иногда плохо прощупывался); ухудшилось зрение … и, главное (?), его покинули физические силы — он уже не мог стоять и ходить с моей помощью, как год назад, с трудом сидел (спина не держала), иногда, устав, заваливался на бок; кисти рук (раньше довольно сильные, это отмечали все) перестали работать, его лицо искажалось гримасой напряжения, когда он пытался пожать кому-то руку. Тремор (дрожание) не позволял ему даже самостоятельно очистить нос или почесать ухо, а контрактура (непроизвольное сокращение мышц) рук, ног, шеи не давала ему расслабиться (лишь во сне), дыхание стало неглубоким и частым, нередко при пересадке с кровати на стул или во время мытья появлялись спазмы дыхания (необъяснимо?) … . Создавалось общее впечатление как будто идёт «функциональное обрушение». Он «сдавал позиции», и всё стремительнее …
10 сентября, несколько позднее полудня. Солнце почти в зените. Я качу своего отца на кресле-коляске в дом престарелых. В мыслях сумбур. Голова нестерпимо болит, двигаюсь тяжело, … . Двадцать минут назад я обманул его, я не смог сказать ему в лицо: «Я отдаю тебя в дом престарелых». Не мог я такое произнести [ это возможно, сказать отцу «я тебя сдаю»? ], я торопился (спешил «избавиться» от него?), и сказал неправду: «Мы поедем, погуляем не-много, зайдём в поликлинику — проверим твоё состояние …». Он дремлет, слегка склонив голову, разомлевший на солнце. Я качу папу по опустевшим улицам в дом престарелых.
В памяти всплывает эпизод из рассказа Дж. Лондона. Племя индейцев засветло покидает стоянку и оставляет слепого старика умирать. Тому есть объяснение: зима, холод, неудачная охота, пищи на всех не хватает … . К чему в таком положении «лишний рот». Племя ушло, наступили сумерки, к покинутому стойбищу собираются волки … . Старик в полудрёме у тлеющего костра погружён в воспоминания о своей жизни, о сородичах … . Он признателен своему племени за оставленные костёр и немного хвороста: значит, он не умрёт сразу, но ещё какое-то время тепло костра будет согревать его тело. Он благодарен …
Если бы папа знал (был способен осмыслить!) истинное положение дел, был бы он мне благодарен сейчас, в этот момент? Вероятно (?), он «понял» бы меня, как-то … . Но благодарен … Уверен, нет!
Если отвлечься (абстрагироваться) от моего положения (ведь есть ещё мама 88 лет!), от моего физического и эмоционального состояния, не принимать их во внимание, а сосредоточиться только на этической стороне произошедшего: я воспользовался его беспомощностью, обманул и … предал его!
То был шаг отчаяния предельно изнурённого физически и истощённого нервно человека. Не было «хорошего» решения! В «безвыходном» положении я выбрал (но выбирал ли?!) «наименьшее из зол» [ наименьшее для себя, для «прочих», но не для него ]. Была альтернатива?
То был этический (нравственный) выбор на фоне «работы» инстинкта самосохранения. Или наоборот? … Но если наоборот, если то был лишь инстинктивный (или направленный инстинктом) шаг … , то почему так гнетут эти мысли, почему я чувствую свою вину, почему так тягостно об этом вспоминать? Почему не нахожу оправдания (или извинения) своему поступку … . Причина (точнее, объяснение или повод?!) у моего поступка есть, но она не может быть оправданием или извинением — оправдания нет! Даже мысль о моей вероятной тяжёлой болезни или смерти (?!) в результате нескольких лет недосыпания, эмоциональной подавленности, постоянного – и днём, и ночью - нервного напряжения, непрерывного прессинга ответственности за здоровье и жизнь близкого человека … не может оправдать меня: я отдал (или «сдал»?) своего отца, … нет, не отца - папу, на смерть, я отвёз его умирать. И это, несомненно, так! В этом суть произошедшего, а от сути не укрыться за «красивостями» …
Непридуманное стр. 3
Он стал совсем беспомощен (так жаль его!), происходящее угнетало его, усугубляло и без того тяжёлое эмоциональное состояние. Он остро переживал своё положение (в «светлой" стадии), в том числе, как я думаю, и зависимость от «других» (хотя об этом говорил редко), даже если этот «другой» - сын. С таким положением со временем вынужденно смиряются, но процесс этот болезненный, а для человека определённого склада характера поначалу невыносим. Отец «шёл» к своему нынешнему положению постепенно, годами …
Он потерял интерес к жизни, совершенно! Это объяснимо: его сознание сжалось и почти не воспринимало действительность. Лишь наличие памяти позволяет мыслить. Нет памяти — нет информации, нет основания для мышления. Слабеющая память постепенно превращает сознание в череду «картинок», которые воспринимает зрение, и в череду звуков, воспринимаемых слухом. В отсутствие памяти предыдущие «картинка» и звук забываются. В сознании присутствует лишь настоящий момент — «озвученная картинка». Восприятие есть, понимания быть не может: нет непрерывной, зафиксированной в памяти, совокупности образов — континуума. Что касается тактильного (осязательного) контакта … не буду об этом.
В последние месяцы он смотрел (видел) и слушал (слышал), но не понимал … . Во время прогулок не обращал внимания на окружающее, не интересовался ни природой, ни людьми, но иногда здоровался с сидящими на скамейках знакомыми (!) … . Нередко просил объяснить происходящее на экране телевизора, даже простейший сюжет был для него сложен в понимании. Всякая телепередача через несколько минут просмотра вызывала усталость (ведь всё непонятно!) и желание забыться. Он так и говорил иногда:
— Забери меня отсюда …
И любимый им футбол в последние месяцы стал ему «недоступен»:
— Выключи это …— Почему? Ты не хочешь смотреть? Тебя это не интересует?
— Я ничего не понимаю … . Я хочу спать.
«Я хочу спать» (даже тогда, когда он спать, по существу, не хотел!) стало кодом усталости, неприкаянности, неустроенности … . Он не находил себе применения (приложения) в жизни, болезнь отняла у него все функциональные возможности. Осталось только спать (!), т.е. …
Он тяготился жизнью и говорил об этом со мной. Мне часто приходилось выступать в роли психотерапевта, ободрять его, напоминать о его возрасте в положительной коннотации: он в нашей семье рекордсмен – долгожитель, да и в стране таких всего лишь несколько тысяч. Его это «успокаивало» … , пока память держала услышанное. Иногда, редко, он просыпался с улыбкой: наверно, снилось что-то радостное … возможно что-то из детства — ссылки на детство не раз присутствовали в разговоре:
— Хочу домой!— Куда?
— На Кремлёвскую … (улица, где он жил в детстве).
Нужно оговорить значимое: в целом он был «боец», не сдавался, боролся с недугом, вначале осознанно, затем уже в большой степени неосознанно — он «хотел», но «не мог»! Желание, воля, стремление жить присутствовали, но функциональных возможностей объективно не было. Бывали минуты, когда он ясно (адекватно?) мыслил и излагал свои переживания. Видимо, все переживания (немощь, общая несостоятельность, …) со временем уходили в подсознание, и становились источником его ночных фобий, кошмаров, истерии и пр.
Не однажды он обращался к этой теме:
— Что со мной произошло? Почему я не могу ходить, как все? Я болен? Когда это случилось?
Как-то утром, после ночного сна, глядя куда-то вверх (характерно — не на меня, в последние месяцы во время разговора он не смотрел на собеседника, а куда-то в пространство …):
— Я теряю сознание …— Что это значит? Как это понимать, поясни.
— Я забываю имена, забываю лица, не помню, где нахожусь … Я теряю сознание.
Непридуманное стр. 4
Бессонными ночами, когда его мучили фобии и обсессивные состояния, повторял:
— Я хочу встать! Я хочу быть, как все … . Помоги мне встать на ноги!
(он действительно пытался вставать, даже ночью делал реальные попытки, и, пока были силы, эти попытки завершались успешно!)
Диалог за несколько дней до перевода в дом престарелых (он проснулся после утреннего сна с «ясным» лицом, спокойный, с какой-то неявной, лишь угадываемой полуулыбкой …):
— Наверно, я скоро умру … я очень старый. Сколько мне лет?— Скоро 95.
— Да, я очень старый. Наверно, я скоро умру, … может, через несколько часов.
Относительно короткие периоды «просветления» … . А затем он снова погружался в сумеречное (и сумрачное?) состояние сознания. СУМЕРКИ СОЗНАНИЯ — много над этим думаю. Насколько сложно вообразить себя в таком положении, а не вообразив (и не уяснив!) невозможно сопереживать. Был человек — с эмоциями, с чувствами, с желаниями ... . Ещё год назад он интересовался жизнью родственников и давних знакомых, с удовольствием говорил с ними по телефону, радостно восклицал, когда мой брат входил в квартиру … . А в прошедшем августе папа не узнал своего младшего сына! Вот так ...
Драма человека, ассоциирующего своё Я с высшим образованием, эрудицией в разных областях человеческой деятельности, подвижностью ума, физической активностью, а теперь не способного вспомнить имена близких ему людей - жены, сына, … , назвать текущую дату, время суток, не сознающего свое местоположение. Понятно, такое болезненно переживается в переходном режиме — от полного осознания и до утери «себя». Он неудержимо подвигался к «небытию» … не /только/ в физическом смысле (тут не об этом речь), а в духовном!
Рональд Рейган (1911 – 2004, 40-ой президент США) в своём письме к американскому народу (ноябрь 1994 г., после диагностирования у него болезни Альцгеймера) написал: «/Сейчас/ я начинаю путешествие, ведущее к закату моей жизни» [ или «окончанию моих дней» - трактовки перевода ]. Я никоим образом не сравниваю, в этом нет необходимости. Это лишь мыслительные ассоциации: Рейган знал о своей болезни, и прожил с этим «знанием» около десяти лет; папа не знал (не был диагностирован), и прожил приблизительно столько же (первые «явные» симптомы появились в 2003 году, я сейчас так полагаю). «Знание-незнание» никак не повлияло на результат!? Так же, как «экс-президентство» и соответствующие условия жизни первого …
Много лет назад отец впервые сказал и порой возвращался к этому: «Чем ближе к «концу», тем труднее жить, и тем весомее и дороже каждый день». Я понимал, о чём он, и к чему, и выпутывался фразами, подобными этой: «Если бы ты знал, когда наступит этот «конец» …
Я же в своём поведении и действиях в отношении отца «негласно» (может в какой-то степени неосознанно?) «установил стрелку будильника на бесконечность». Иначе невозможно! Моё сознание не принимало мысли, что «это» произойдёт завтра, через месяц, через год. Жить с мыслью, что «это» вот-вот произойдёт, т.е. программировать себя на трагедию, самоубийственно! В каком-то смысле я «вычеркнул» трагический финал из своего сознания. Думаю, это вообще верный подход … . Тут есть и объективная сторона: ведь нет точного знания, нет определённости – «когда»! Потому я подсознательно был настроен на «бесконечность», можно сказать иначе — я вовсе в этом аспекте не мыслил: делал всё необходимое, что считал нужным и важным, в соответствии с долгом и ответственностью …
Если же говорить об ответственности, тут всё «просто»: когда папа жил дома и я заботился о нём, на мне была ответственность за его здоровье и жизнь — он был относительно здоров и жив; когда я передал его в медицинское учреждение (дом престарелых) и забота перешла к персоналу, на «них» перешла и ответственность за его здоровье и жизнь — он заболел и умер! «Их» извиняет (?) только одно: я сложил, снял с себя ответственность, я «сдал» его, и в этом списке - списке «убийц» - занимаю первую строчку, «они» — вторую, есть и третья …
Непридуманное стр. 5
Выдержки из дневника
Первые три дня очень тяжёлые (адаптация к условиям и режиму?!). Дефекация ежедневно (проверил по журналу). Иногда мне казалось, что он умирает, как-то я даже сказал это медсестре [ то было на третий день: тогда я преувеличивал, но не прошло и трёх недель, как … ]
[ В первые же сутки «похоронили» одно из моих достижений, над чем я работал последние два года — осанка. Очень важно было сохранить «прямую» спину и «приподнятую» голову, что создавало предпосылки к нормальному кормлению и свободному дыханию. Давно известно: осанка влияет на расположение и функционирование внутренних органов ]
11.09 (вт.) — Утро, после завтрака. Захожу в помещение столовой: он сидит (скорее, лежит!), в своём кресле-коляске у стола. Спина согнута горбом, руки лежат на столе, лицо — на руках … . Никто не подходит. Лишь спустя полтора часа, после «переговоров» с младшим персоналом, с дежурной медсестрой, с физиотерапевтом, нашли специализированное кресло и пересадили его. Но осанка не изменилась: пытался усадить его удобнее, выпрямить спину, поднять голову, заговорить с ним … . Безуспешно, голова склонена вниз налево, подбородок на груди. Прошло меньше суток, как я привёз его у учреждение [ С этого дня (второго дня пребывания), чтобы поговорить с ним или рассмотреть его, я вынужден был приседать на корточки либо сгибаться, иначе лица не видно. А кормление … ]
14.09 (птн.) — Выглядит несколько лучше, чем прежде. Отзывается на разговор … . Руки (кисти) отекают, глаза слезятся. Бритьё некачественное.
15.09 (субб.) — Отёк кистей рук ушёл! Посадка в кресле нездоровая: сгорблен, голова наклонена вперёд и налево, подбородок прижат к груди …
17.09 (пнд.) — Опять руки отекают. Кровоподтёки на руках до локтя (аспирин?) …
18.09 (вт.) — (со слов врача по телефону, около 11.00) При попытке накормить, во время завтрака, обильная рвота. Зонд в желудок через ноздрю: около 300 мл крови сгустком [ подобное бывало уже дважды, но зондирования не делали — несколько лет назад и 30 июня текущего года; обильная рвота чёрного цвета (внутреннее кровотечение) и такого же цвета дефекация; в больницу я его не отправлял: «полное» восстановление в течение двух-трёх суток (домашний уход, забота, участие … ?!) ] Отправили в больницу около полудня.
Больница ... : встретил его у «амбуланса», состояние тяжёлое — дыхание прерывистое, хрипы, весь скрючен (контрактура?), лицо «серое», пытаюсь с ним говорить, успокоить, поддержать … Больно на него смотреть! Мне известно давно — он не выдерживает поездок в транспорте! Обычные процедуры приёмного покоя: опросы врачей, капельница, рентген … Через два-три часа состояние улучшилось (лекарства), лицо приняло обычный оттенок, «порозовело», … уснул. … В отделение перевели только к вечеру, после 19.00 — довольно длительная беседа с врачом; показатели: t=38,0; серд. 130/75 – 92 … Спокоен, уснул около 21.00.
19.09 (ср.) — Выглядит лучше, чем вчера. С утра до вечера дремлет с короткими перерывами, говорит мало, односложно. Сухое голодание, капельница; готовят к гастроскопии: по словам врача, его общее состояние, сердечная деятельность и пр. позволяют процедуру гастроскопии … Дежурный врач уверенно подтверждает — «да»! …
20.09 (чтв.) — Утро … Ничего не сделано! Ни гастроскопии, ни переливания крови (что предполагал врач дома престарелых). Тот же дежурный врач (вчера говоривший «да») утверждает обратное — состояние не позволяет … . Вернули в дом престарелых во второй половине дня (в полдень кормил его в больнице обедом, осторожно; ел хорошо, живо … ; состояние относительно неплохое — смотрит, говорит, отвечает на вопросы).
21 – 25.09 (птн. – вт.) — Отёк левой руки, включая кисть до локтя (в больнице иглу капельницы поставили неаккуратно; вероятно, пошло «мимо» - в тело руки, бессмыслица и опасно!), не проходит, делаю лёгкий массаж … Тахикардия (под 90 и выше!) … Температура нормальная. Постоянно дремлет. Глаза чистые, выбрит, одет небрежно … Слаб, под наблюдением.
26.09 (ср.) — Утро. Ушиб лба о поручень кровати! Без последствий!?
[ Сменная медсестра поясняет мне произошедшее; молодой араб из низшего звена на иврите просит её передать мне извинения, отвечаю относительно жёстким тоном на иврите:
Непридуманное стр. 6
«Да, я понимаю всё!» Конфликтовать открыто опасаюсь, я их «боюсь»! Чёрт знает, что у них в голове? Могут «напакостить»!? … Нельзя полагаться на человеческую порядочность, потому что наряду с ней всегда наличествует подлость … . Смотрю на него, на араба — глаза «стеклянные», лицо «холодное», ничего не выражает. Извинение его исключительно формальное: не переживает свой проступок! И не определить что это — ошибка, служебная (профессиональная) небрежность или умысел, а может и хуже … . Вероятно, я излишне «мягок»? Во многом я не согласен с Иисусом Христом, но, видимо, в этом я вынужден с ним согласиться: «… не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас», — Нагорная проповедь Христа (Матфея, 7-6) ]
27.09 (чтв.) — След от ушиба бледнеет … Рука (левая) по-прежнему отёчная!!! Глаза не открывает. Истерия присутствует, но в слабовыраженной форме (нет сил говорить и кричать!). Речь невнятная, подбородок упирается в грудь. Тахикардия …
[ Отменили успокаивающее средство – клофиксол, уже несколько дней; объясняют желанием проверить, «посмотреть» как будет без него, может быть заменят другим; кроме того, оно делает его вялым, сонным, что затрудняет кормление (по их словам!). Уже позднее, спустя несколько дней, заподозрил банальную экономию средств: денег жаль на пациентов?! ]
29.09 (субб.) — Взвешивание. Вес ≈ 59,5 кг! [ Было около 64 (в последние годы он потерял несколько кг). Потеря почти 4 кг веса, менее чем за три недели! Медсестра объясняет пребыванием в больнице полторы недели назад, после рвоты и кровотечения — двое суток сухой голодовки. Я сомневаюсь … . Она говорит «наверстаем», «нагоним» … Пытаюсь предостеречь от поспешности, боюсь — навредят ] Выглядит хорошо. Отёк левой руки несколько меньше (?). При взвешивании лёгкие спазмы (задержки) дыхания, для меня уже привычно.
30.09 (вскр.) — Канун Суккот. Состояние хорошее; ногти острижены, брит, но голова не мыта (?). Отёк руки практически исчез; сидит с открытыми глазами — не спит, но смотрит вниз; говорит плохо — воздуха не хватает, лёгкие «зажаты»; насморк; голова на груди.
02.10 (вт.) — Не смогли накормить завтраком!!! Кормил я … левой рукой приподнял голову и придерживал её за лоб, правой кормил. Съел всё, лишь последнее блюдо – желе – «не пошло»: перестал открывать рот (едва-едва, нет возможности продвинуть ложку!). Голова на груди; рот почти не открывает; координация «язык – челюсти» нарушена; мёрзнет (накрыл пледом, и ноги тоже); насморк, чищу нос каждый день. [ Два–три дня его вывозили в столовую в носках, но без обуви: лишь потом узнал, что на внешнем ребре левой стопы рана от пролежня (!); небольшая (?), но всё же — халатность персонала! Никто не удосужился предупредить меня. Скрывают ошибки, неточности, недоработки …? ]
03.10 (ср.) — Вчера вечером поднялась темп. - 38,5 (может и выше, но скрывают?).
И сейчас, утром, такая же. Постельный режим. Зашёл к нему: лежит лицом к стене (так положили), рассмотреть не могу, кладу руку на лоб, заговариваю с ним, отвечает едва слышно … очень слаб, дыхание тяжёлое … . Дрожь от повышенной температуры? Дежурная медсестра относительно подробно рассказала мне всё (?): предполагают три версии — воспаление мочевыводящих путей (никогда ничего подобного в его жизни не было!); вирусная инфекция (грипп?); воспаление лёгких. Диагностика неопределённая. Вводят антибиотик с питанием …
Вечер того же дня. Положение не меняется. Он меня слышит, на вопросы отвечает односложно. Очень слаб, дрожь … . Беседую с медсестрой: предлагает подождать, по её мнению антибиотик должен в конце концов «сработать» (антибиотик вводят через зонд в желудок, вместе с жидким питанием; при таком способе введения антибиотик менее эффективен, чем непосредственно в вену; ставить капельницу таким учреждениям запрещено).
04.10 (чтв.) — Ночью отправили в больницу! Утром состояние несколько лучше, чем вчера вечером (капельница, антибиотик!). Показатели сердечной деятельности неудовлетворительные 97/46 – 91, t=36,0. Присутствует нервная дрожь (?!); рана на ноге заново обработана; дыхание тяжёлое (!). Врач говорит: состояние плохое.
К вечеру перевели на кислородную маску. В целом состояние мало меняется. Я с ним говорю, получаю односложные ответы (он меня слышит, понимает, отвечает …). Относительно
Непридуманное стр. 7
спокоен; почти всё время проводит в дрёме; нервная дрожь изредка и слабовыражена. Показатели лучше: 118/78 – 91, t=36,5 (на 20.00). По словам врача, состояние плохое, но стабильное. Капельница; антибиотик вводят дважды в день непосредственно в вену; питание и жидкость через зонд непосредственно в желудок; сбор мочи для анализа (смена пакета вечером) … Уснул …
05.10 (птн.) — Всё по-прежнему … Дыхание тяжёлое. Пытаюсь с ним заговаривать, отвечает односложно … Предварительная диагностика: воспаление мочевыводящих путей (?!) Никогда ничего подобного не было!
[ В течение предыдущего пребывания его в больнице, 18.09 – 20.09.2012, я подсознательно был уверен, я чувствовал: он «выкарабкается». Хотя тогда его состояние и внешний вид в первый день были ужасными … . На чём была основана уверенность? На интуиции? На скорости восстановления организма, на улучшении состояния в течение первых суток? Сейчас, когда пишу, я вспоминаю (тогда не понимал; сказывалась усталость): во время последнего его пребывания в больнице с 04.10.2012 такого ощущения уже не было. Не было того «спокойствия», подсознательной уверенности … . Было ожидание. Ожидание «неизвестно чего». Наверно, это обусловливалось общей тенденцией — стабильно плохо! ]
Меня неоднократно «успокаивали» фразой: «Вы сделали всё, что могли». Возражу: не существует такой личной (индивидуальной) категории «я сделал всё, что мог» или «я сделал всё, что нужно» или «я сделал всё, что дόлжно». Никто, ни при каких обстоятельствах (?) не может объективно и обоснованно утверждать такое в контексте излагаемой темы, и не только … . Ведь слова — это слова, а дела — это дела. Если бы дела всегда соответствовали словам …
Бывает на слуху, произносят (и пишут?): «… состояние больного было не совместимо с жизнью». В данных, описываемых мною обстоятельствах это не так, он мог ещё жить (сколько?!). Иная сторона проблемы: можно ли это назвать жизнью? Его существование на «последнем» этапе было, в какой-то степени, объективно мучительным [ мучительным для него (!), именно об этом речь ]. Я сам не раз говорил: «Человек не должен доживать до такого состояния». Но это не значит, что его можно (нужно?!) «убить»: эвтаназия (от греч. eu - хорошо и thanatos - смерть), буквально – «хорошая смерть» (или «милосердная»?), несуразное, нелепое сочетание (?) … . Правильно было бы говорить о «быстрой смерти». Если же понимать смерть как «короткий» (условность) переход из бытия в небытие, что тогда процесс /медленного/ угасания? Жизнь? Умирание? Если говорить о принудительной эвтаназии - compulsory euthanasia, до сих пор не знаю, как ответил бы: «да» или «нет». С моей точки зрения, вопрос прежде всего или в большей степени этический (философский), а затем уже юридический …
[ Смерть, как избавление от мучений! И что? Если папа уже «не мучается», мне нужно благодарить персонал за допущенные ошибки и «неумышленное убийство»? ]
В момент приёма в дом престарелых он был в «хорошем» состоянии [ это удостоверяют итоги медосмотра: давление крови, как у юноши; на теле ни царапины; вымыт, выбрит, пострижен; взгляд ясный, отвечает на вопросы; болезненных ощущений нет … ] … это я был в «плохом» состоянии, потому так торопился «избавиться» от отца … . Однако, моё состояние лишь обстоятельство, причина, объяснение, возможно основание (база?!) для принятия решения, но не оправдание! Мне достоверно известно: я сделал не всё и не так, как хотел бы, как дόлжно! Более того, я нередко ошибался … . И мне с этим жить до конца …
Тогда – после передачи папы в дом престарелых - многие (родственники, друзья, знакомые, социальные работники, …) настойчиво и уверенно, а некоторые даже с воодушевлением, говорили мне: правильное решение, у тебя начинается «новая» жизнь!
[ Да, я около семи лет жил в состоянии постоянного стресса, без выходных, без отдыха, а последние четыре с лишним года хронически недосыпал ]
И всё же: это решение было не правильное (и практика это подтвердила!), а вынужденное! Только лишь вынужденное, без каких-либо дополнений. Хотя, в конце концов, любой выбор обусловлен назначенными заранее (явно или неявно!?) критериями … [ Если для со-
Непридуманное стр. 8
поставления критериев обратиться к мифологии, к канонизированному христианской церковью и обществом предательству … . Так называемое предательство Иуды – «поцелуй Иуды» в Гефсиманском саду – было определено высокими (возвышенными?) мотивами: его об этом просил друг и учитель, не говоря уж о том, что поступок этот предопределён «свыше», и нельзя было поступить иначе! Моё же предательство было предопределено низкими (низменными?) мотивами — инстинктивным желанием жить (выжить?), а последнее, нередко, не совместимо с нравственным основанием! … А мой, условно «невинный», обман – ведь я не сказал ему прямо, куда и кому его передаю – преследовал цель не «выгородить» себя, не «прикрыть» свою измену: я обманул только с тем, чтобы не травмировать его. Но, несмотря на всё это, чувство вины меня не покидает! ]
Предположим, эта «новая» жизнь началась (?) … . Нет, не «новая», а «другая» (или «иная») жизнь, и в ней есть точка отсчёта — 7 октября 2012 г. … Положим, эта «другая» жизнь началась. Но какова цена …
Преследует навязчивая мысль или, может быть, состояние: как только увижу или услышу что-то радующее меня (картины или звуки природы, музыка, …), тут же в сознании возникает на эмоциональном уровне «он уже не может этому порадоваться», и всё заволакивает какой-то тёмной пеленой … . Очень тяготят спортивные телепрограммы - он любил спорт и понимал его, не могу их смотреть совсем … . И это наряду с тем, что радости в его жизни не было уже давно, за много месяцев до кончины, и я это сознаю и рассудком принимаю.
Скорее подсознательно, чем сознательно, я сожалею не только и не столько о своéй потере (своего отца), как таковой, но в большей степени (или только лишь!) именно о егό «небытии», я сожалею об утрате им возможности радоваться: он уже не может наслаждаться жизнью … . Гнетёт мысль о необратимости происшедшего, как «мысленная вспышка» — появилась, вспыхнула, погасла и … погасила на миг всё вокруг. Странное, не согласующееся, никак не сочетающееся одно с другим — состояние рассудка и духа: понимаю, что «это» было /всё равно/ неизбежно, но эмоционально принять «это» (примириться с «этим») не могу! И ещё — непреходящее чувство чего-то несделанного и невысказанного.
Невольно, я иногда мыслями обращаюсь к его последним минутам [ именно «против воли», спонтанно; потому что это тяжко, как погружение в «бездну»; это столь гнетуще и «опасно», что приходится обрывать течение мысли волевым усилием — «защищаться» (?) ]. Как это было? Как бы я вёл себя: совладал с собой или потерялся? … Смог бы я сказать ему что-то ободряющее … , нашёл бы слова, облегчающие его состояние или успокаивающие его?
Те минуты наступили в ночь на 7 октября в больнице и … прошли, а меня там не было. Перефразируя актёра Энтони Хопкинса: «Настоящее это будущее, которое так беспокоило меня вчера»
«Это» (настоящее!) пришло … , но меня не было рядом с папой. [ Теперь прошедшее неотступно беспокоит меня … . Думал ли он о чём-то, переживал или только страдал физически? Мне этого уже не узнать … ]
И ничего я ему не сказал, и не поддержал его, и ничего не сделал, чтобы как-то облегчить уход — переход из бытия в небытие, и не коснулся его руки в самые тяжёлые для него мгновения … . А может быть, мне удалось бы его «удержать», «вытащить» (надолго ли?) … . Ничего уже не изменить и не исправить …
На протяжении этих нескольких лет ухода за отцом неким нравственным «поворотным пунктом» для меня был внешне рутинный эпизод …
За несколько часов до выписки из больницы, после сращивания бедренной кости и недельного лечения, к нам (я практически всю неделю провёл с ним рядом) подошла местный социальный работник и на иврите стала объяснять наши возможности: вероятная помощь Института национального страхования, услуги физиотерапевта, проживание в доме престарелых или с семьёй … . Я всё это ему пересказываю, не задумываясь о смысле выражений:
Непридуманное стр. 9
— Она говорит, что ты можешь жить в доме престарелых или с семьёй, то есть с нами — на выбор …
Пауза …— А я вам нужен?
Я был настолько потрясён пронзительностью сказанного, что не сразу сопоставил произнесённое мной и его ответ. Лишь спустя какое-то время я постиг всю глубину слов, драму, стоявшую за вопросом. И на протяжении лет та сцена остаётся для меня «переломной» …
[ Ясно, что он не хотел разлучаться с семьёй (это погубило бы его, уже тогда!); нет, я не «отдал» бы его, даже если он настаивал на этом, я его переубедил бы; эта короткая фраза «а я вам нужен?» во многом определяла моё поведение (поступки) и отношение к папе, и сейчас «висит» в моей памяти «красным флажком» — она перевернула моё представление об отце ]
Он сознавал свою «никчёмность» («утилитарную», практическую бесполезность, ненужность). Невостребованность (а значит и бессмысленность существования!) была его «болью». Не раз бывало: переживая свою беспомощность, он говорил о себе уничижительно, и в резких, грубых выражениях. А мне в ответ приходилось прибегать к сильнодействующим средствам: «Ты не г… , ты папа!» Временно это давало положительный эффект, но не «закреплялось»: память слабела, а реальность всякий раз «подсказывала» ему его истинное положение.
Накануне «этого», в субботу, 6 октября, я пришёл в отделение утром, ещё не было десяти. Низший персонал проводил очередную процедуру: смену подгузников, белья, обтирание и пр. Случайно «подслушал» фразу: « … пусть дедушка ещё поживёт». Я ждал … . После окончания процедур подошёл к его кровати: он лежал на левом боку лицом ко мне. Глаза были закрыты, дыхание относительно спокойное. Я положил свою руку на его лоб, температура по ощущению была в норме. Он слегка приоткрыл глаза:
— Пап, это я, … , твой сын. Ты будешь спать?— Да.
— Хорошо. Спи, отдыхай …
Я поправил покрывало, дыхательную маску, уложил удобно его ноги на подушку (защита от пролежней) и отошёл. … бродил по отделению, заглядывал в его палату - он спал - и снова ходил, ходил … . По-видимому, прошло более часа, я зашёл к нему в очередной раз и остановился в двух метрах против кровати, чтобы видеть его лицо. Он лежал спокойно с закрытыми глазами, дышал ровно (кислородная маска!?). Так прошла минута-полторы, я уже хотел выйти, но неожиданно он широко (чего уже давно не бывало!) открыл глаза и почти сразу его взгляд остановился на мне. Он смотрел мне в лицо … . Я наклонился вперёд в его сторону, так, что наши лица оказались на одном уровне, и в таком положении, глядя ему в глаза, сделал два-три шага в сторону кровати. Он продолжал смотреть неотрывно ничего не произнося [ я и сейчас не уверен, что он понимал, кто перед ним, что он отождествлял видимый образ со своим сыном; но это никак не облегчает мне воспоминания ].
— Пап, ты проснулся?— Да.
— Ты меня хорошо видишь?
— Да.
— И как ты себя чувствуешь?
— Неплохо.
Какое-то неясное, нетвёрдое успокоение пришло ко мне. Самообман (?) … Желаемое.
— Ну и хорошо, и молодец, пора выздоравливать. У тебя была повышенная температура, сейчас она спала … . Мама и … передают тебе привет.
— Спасибо.
— Выздоравливай. Собери силы в кулак и выздоравливай. Мы все ждём тебя здоровым … [ хотел произнести: мы все ждём твоего возвращения домой, но осёкся - лицемерие (!) ]. А сейчас отдыхай, поспи, сон восстанавливает … Ты хочешь спать?
Непридуманное стр. 10
— Да, я буду спать.
Он закрывает глаза. Поправляю маску, подушку, одеяло … кладу руку на его лоб (уже привычно — своеобразный ритуал, он чувствует моё присутствие, его это поддерживает, я так думаю). Затем отхожу от него и продолжаю бродить по отделению … . Прошло ещё несколько часов: за это время его очередной раз переодели, обмыли, повернули на правый бок, …
[ Здесь я приостанавливаю повествование. Я знаю цену своим ошибкам, но на этих страницах, видимо, полный анализ неуместен. Может быть, больше никому этого и знать не нужно. Скажу лишь: к вечеру, приблизительно к 16.30, я решил, что могу уйти — отдохнуть. Коротко поговорил с ним, он отвечал односложно, с трудом: дыхание прерывистое, хриплое, голоса почти не слышно … . Было видно, состояние его снова ухудшилось … , но я устал настолько, что не воспринимал происходящего в должной степени, действовал машинально, не понимая глубоко ситуацию, подчиняясь желанию, но не рассудку: я уходил, несмотря на неясное тягостное предчувствие. Помню: я вышел из палаты, шёл по коридору, затем по лестнице, … что-то меня не отпускало, но я всё же уходил (что-то меня одновременно и толкало?). Уходил отдыхать … . Если бы я знал … ]
Папа умер ночью, около 3 часов. Похоронили мы его в те же сутки в 14.00. Так это делается в Израиле в канун последнего дня Суккот. Я не в обиде …
Какой плачевный (жалкий?), обидный конец жизни [ обидный не для него, он не понимал (?), обидный для меня?! ]. Финал жизни человека так много работавшего, и так много сделавшего … . Бывает иначе? «Герои» умирают иначе? «Праведники» умирают иначе?
В течение нескольких дней, пока я переносил в дом престарелых оставшиеся вещи (для общего использования), сортировал их, пока отбирал мелочи, напоминавшие о папе, ни один человек из администрации, из высшего или среднего звена персонала не подошёл ко мне, не вызвал меня, не позвонил, не прислал письмо — ни слова. Ни врача, ни медсестёр, ответственных за произошедшее, я так и не увидел, и не услышал (сменная работа; «хитрό» придумано). И это негласное подтверждение допущенных персоналом ошибок!
Я знал, что отдаю его на смерть [ не чувствовал, а знал, потому что ни обстановка, ни общение, ни отношение, ни уход, ни питание в доме престарелых не соответствовали «домашним стандартам», к которым он привык; уверенности в его способности адаптироваться у меня не было, скорее наоборот; для меня решение было вынужденным, равноценным «заживо похоронить» ], но не предполагал, что это будет так скоротечно и в такой /жуткой/ форме. Я полагал, что поручаю заботу о нём подготовленному персоналу, передаю его в руки профессионалов. «Руки» оказались дилетантскими: потеря веса, обезвоживание, воспаление, … — череда ошибок (не говоря уже о ране, ушибе и пр.). Понятно и очевидно: когда-то (и как-то) «это» должно было произойти, но суть в том, что смерть его наступила не вследствие какой-то хронической болезни, а в результате последовательности грубых профессиональных ошибок персонала, приведших к необратимому — его центральная нервная система исчерпала возможности сопротивления, более не было энергии для противостояния … . Он мне доверял, доверился, а я передал («сдал») его в руки самонадеянных безответственных неучей …
По предварительному договору с домом престарелых мы заплатили за первый месяц пребывания 2500 шекелей. Такова цена жизни моего отца?! … По существу же указанная сумма — цена его смерти: «они» убили его (неважно с умыслом или без), а я «им» убийство оплатил. Этому есть здравое возражение?
И всё это — «ответ» на моё: «Человек не должен доживать до такого состояния» … (?)
Утверждают: никогда не говори никогда. Чепуха! … Вздор, абсурд, ахинея, бессмыслица, ерунда. На иврите – חנטריש.
Непридуманное стр. 11
Никогда уже мой отец не вдохнёт средиземноморский воздух, никогда не увидит нашу страну (куда так стремился, и где прожил так мало), никогда не увидит восход и закат солнца, никогда не услышит шум дождя и утреннее пение птиц за окном …
Никогда и никому я уже не скажу: папа.
Никогда уже ранним утром я не войду в его комнату, не наклонюсь над ним и не спрошу: «Пап, ты проснулся? Ты меня хорошо видишь? Ничего (ничто) не болит?», — а затем, услышав «нет», после короткой паузы, не произнесу, ставшую уже традиционной шуткой, формулу: «Ты живой?» И никогда уже не услышу в ответ: «Живой» …
Проверено! Любой проступок можно «оправдать» внешними - привходящими и привносящими(ся) - обстоятельствами, и тем самым «избежать» («уклониться» от …) чувства вины. Уверовать в свою непогрешимость (безвинность?), ведь грехи наши – прошлые, настоящие, будущие – уже принял на себя сын божий: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осуждён будет» (Марка, 16-16) [ Или в день покаяния (Судный день) «выпрашивать у него» положительную характеристику — подпись. Иудейская традиция ].
Напакостить, нагадить здесь, в «этом» мире, и согреваться мыслью, что «там» тебе уже всё прощено (или можно всё «исправить»?) — для слабаков! Или в собственное оправдание найти «успокаивающую пилюлю», например, твердить постоянно, убеждая самого себя: «с глаз долой — из сердца вон» или «что ни делается, всё к лучшему» или «чему быть, того не миновать» (или, по примеру иных, общепринятую «долгоиграющую жвачку» — «он уже не мучается») … и отсиживаться тихохонько, «получая удовольствие от жизни».
Всё написанное — не для него, для нас! Как и захоронение, и память о нём …
… его нет: он уже ни в чём не нуждается — ни в заботе, ни в любви, ни в … ; он уже ничего не чувствует, не переживает, ни на кого не обижается, ни на что не жалуется, никого не обвиняет … . Переживать и чувствовать вину должны мы — те, что остались жить: это улучшает «человеческую породу»! Если, конечно, мы на это способны — жить достойно, понимать и чувствовать, сопереживать …
P.S.: здесь описано не всё; что-то я «оставил себе», что-то читателю знать не нужно … , а кое-что и мне самому лучше «забыть», а не то …
«Живой и устойчивый смысл сыновнего долга постигается умом сына или дочери быстрее благодаря прочтению “Короля Лира”, чем изучению сотен скучных томов об этике и божественных заповедях», - Томас Джефферсон.
